|
Мы легко узнаём элементы видимого мира, вдохновлявшие художника в процессе работы – в пейзаже это деревенские избы, заборы и ворота, овины, стожки и копны, телеграфные столбы и деревянные мосты, в интерьерных композициях – фигуры людей, сопряжённые с мебелью, старинной, тёплой, помнящей иные дни, быть может, выстуженные ужасом, но не безразличием новейшего времени…
Всё это овеществлённые приметы неких суверенных территорий, желаемых, знаемых, но уже практически не присутствующих в реальности.
Возвращаясь в любимые, дорогие сердцу места, человек ищет не совсем то, что видит, и очень часто лучше не всматриваться в памятные детали, не искать знакомые черты – ничего этого уже нет – есть только неистребимая память. Именно в ней оживает и длится тот образ мира, который связывает старшие поколения с необозримо далёким бытием отечества, и о котором поколения младшие только догадываются по крупицам старого быта, по созвучиям всё тех же пока – старых – слов, по взглядам, брошенным исподлобья в глубокой провинции.
Однажды узнав, догадавшись о существовании этих суверенных территорий, мы уже не можем о них забыть – и в этом нам не способна помешать ни пошлость официального интереса к самобытному, ни сувенирная суета вокруг национального колорита, ни безмолвие древних ландшафтов, покрытых неистребимо безвкусной застройкой…
Почему часто т.н. «красивый» пейзаж, выписанный со всем тщанием, оставляет равнодушным? Потому что одной картинки недостаточно – нужно почувствовать движение воздуха, запахи земли, уловить шёпоты трав, нужно потрудиться, чтобы доехать и дойти до красивого места, нужно, наконец, движение в пространстве, нужна усталость и её преодоление, и много ещё чего, что отсутствует на квадратных километрах живописи, как тонкой, высиженной с прикушенным языком, так и размашистой, «свободной» и своевольной, увиденной, или сочинённой.
Ничего не решает ни умение, ни отсутствие оного. Только личность художника, нашедшая способ выразить себя и то странное и неопределимое, что лучше не называть, для чего не нужно подбирать слова, потому что всегда получается не так и не то.
Холсты и рисунки Валерия Бабина связаны с опытом приближения к этим сокровенным пространствам. Его труд упорен и незаметен, потому что созданное им легко и неосязаемо проникает в самые глубины, находит прямой путь к уму и сердцу.
Он протягивает руку помощи не только художникам, как бы подсказывая один из немногих возможных путей в искусстве, но и, что, быть может, важнее, всем остальным, кто мучается поисками смысла, разорванностью полотна истории, нехваткой и мерцанием поля национальной культуры.
Будет неправильно сказать, что Валерий Бабин умеет заклясть холст и бумагу… В его композициях звучит не заклинание, но проникновение. Как в истинной поэзии невозможно сдвинуть ни слова, в этих работах предметы стремятся найти окончательное положение. Всякий раз перед нами не сам предмет, не объект изображения или трансформации, но последствие чувствования художника.
Здесь художник приближается к той грани, о которой парадоксально сказал Дмитрий Мережковский:
«Я молюсь или играю,
Я живу иль умираю»..?
Возможность таких вопросов и эта неожиданная и подспудно ожидаемая близость к Серебряному веку – не внешняя, но проживаемая художником, позволяет думать, что не все мосты сожжены, и можно ещё надеяться.
16 августа 2009 г.
Илья Трофимов
на главную
контакты
|
