Разговоры с Виталием Грибковым (Интервью в форме монолога)

       Насколько он сам легко формулирует ситуацию в современном искусстве, настолько его собственная живопись ускользает от очевидных определений. Она обычно легка по цвету, почти эскизна, бесфактурна, избегает тональных проработок, стремится к плоскости. В ней господствуют крупные локальные пятна, острые углы и довольно ломкая линия, чья свобода скована каким-то подспудным напряжением. На манежных выставках его работы смотрятся весьма эффектно, но могут внезапно пропадать из поля зрения, принимая на себя функцию среды, сочетающей, как это заведено, претензию и провал, амбицию и пустоту. Эта загадочная способность сливаться со средой, странная мимикрия, возможно, - то лицо времени, которое не различить, пока не минет его обволакивающая близость.

Вместе с тем, именно категория времени обнаруживает своё присутствие в этом споре свободы и расчёта, в этом забегающем вперёд всякого пластического события предзнании. Возможно, теоретический опыт, формулирующий в эстетических категориях каждое прикосновение, заставляет художника совершить остановку там, где другой движется вперёд, подгоняемый неуверенностью и самомнением. По существу, мы имеем дело с живописью, которая в своей основе не стремится понравиться, которая не нацелена на восприятие со стороны. Живопись для себя, как технический дневник, где фиксируются ключевые моменты некоего процесса, и полноценная "сборка" возможна только при чтении самим автором. Живопись, не слишком озабоченная синтезом.

И, тем не менее, та же самая живопись в обход всякой герметичности и закрытости, которая могла бы естественным образом следовать из позиции исследователя и знатока искусства, демонстративно открыта и даже нацелена на обывательское восприятие. Содержательно композиции Виталия Грибкова сводятся к очень простым мотивам, но их камерность вывернута наизнанку. Его ню напоминают большие рекламные плакаты, просятся на развороты мужских журналов. В них есть площадной вызов и эскизность киноафиш - явления минувшей эпохи, а потому вызывающего несколько ностальгическое чувство.

Если же речь идёт о пейзаже, то, вопреки ожиданиям, можно столкнуться с весьма условным решением - свободным рисунком кистью на холсте большого размера. Привычка к живописному мясу, экспрессии цвета, таким категориям, как лиризм, и т.д., остаются в этом случае без удовлетворения, однако пустое место, зияющее в паузах между прикосновениями кисти, призвано освободить воображение и визуальный опыт смотрящего. В принципе, следует говорить о том, что здесь реализован чистый концептуальный подход, если бы не что-то едва уловимое в самом характере линии - не вызывающе эффектной, не эстетствующей, не идеально выверенной.

Картины художника проложили себе путь в известные московские коллекции, прошли через руки самых известных аукционистов. То есть, творческая судьба Виталия Грибкова сложилась успешно, значительно удачнее многих.

На вопрос о состоянии современной живописи, как будто потерявшей энергию, об отсутствии убедительных пластических решений, он отсылает к Делезу - насладиться фразами о "промежутках" и "отклонениях" языка - источниках "истинных Идей", "обратной стороне речи", "Видениях" и "Слушаниях".

Постепенно я начинаю понимать, что может не устраивать, к чему можно придраться - части этих картин сшиты на живую нитку. Фрагменты пластических концепций собраны на этих холстах без особой попытки скрыть разрывы и сопряжения. Меня не оставляет чувство, что этого всего на самом деле нет, что мэтр - всего лишь - приготовил наглядные пособия для потенциальных учеников, ещё не догадавшихся о своём ученичестве.

Как бы то ни было, разговор с Виталием Степановичем становится необходимым дополнением к его картинам. Собственно, с этим я и приступаю к нему. Живопись, переложенная на язык понятий, оторванная от материальной основы – красок, холста, грунта, техники, на мой взгляд, превращается в мёртвую конструкцию, теряет связь с реальностью. Меня лично смущает такая комбинаторика, претендующая на индивидуальность, проникновение в суть вещей, интеллектуализм. Если в теории, касающейся создания текстов, всё выглядит убедительно, то пространство картины требует какого-то иного единства. Живопись, начинаясь со спекуляций, может так и не стать живописью. В ней самой, в присущем ей способе возникновения, в её непосредственном бытии осуществляются открытия, формируются решения. С точки зрения теории легко договориться до того, что неважно, как положен мазок, какова фактура, неважна степень подобия, и т.д., то есть всё то, что составляет существо живописи. Между тем, это далеко не так. Попытки философствования приводят представителей современного искусства в тупик.

Об этом мы и говорим с Виталием Степановичем, абсолютно соглашаясь друг с другом, отвергая те изощрённые и самоубийственные пути, которыми движется сегодня мейнстрим.

Художнику не всегда хватает опоры, которую создают собственные творческие импульсы. Их слабое движение по каким-то причинам потеряло энергию, и давно не нарушает тоскливую тишину выставочных залов, где очень странные люди, торгующие искусством, пытаются изобразить подобие художественной жизни. Естественная потребность выставить свои картины начинает казаться ненужной тратой времени. С другой стороны, художники, работающие в традиционных техниках и жанрах, в эти годы определились и утвердились в своём отношении к соблазнам т.н., «актуального» направления.

Виталий Степанович в ответ на мои сомнения напоминает о книгах Мерло-Понти. Он писал, что живописцам, благодаря особенностям их труда, особому характеру взаимодействия с мирозданием, с природой,  открываются первичные смыслы. Живопись, даже в том виде, как она существует сейчас, не должна и не может отрываться от свойственного ей переживания реальности.

Проблема состоит в том, что внутри исторически возникшей визуальной всеядности усилия по созданию некоего убедительного пластического языка практически напрасны. Но из этого не следует, что они не должны быть предприняты. И они предпринимаются - каждый раз, когда художник берёт в руки кисть и вступает в отношения с природой, готов у неё учиться, не навязывая ей заранее взятые формы и приёмы, но создавая их.

Живопись в самой своей основе – онтологична. Она продолжает прокладывать пути в мир, без какого бы то ни было посредничества. В этом её подлинная актуальность и современность. Искусство, профессионально называющее себя современным, напротив, выламывает человека из Бытия, отрывает его от смысла. Косвенным подтверждением тому служит мощная структура и строгая иерархия, призванные заменить какую бы то ни было иерархию ценностей. Без этой структуры, как без руководящей роли партии, актуальное искусство не сможет существовать. Представьте себе актуального художника, одиноко творящего знаки ни о чём. Картина, быть может, трогательная, но клиническая.

 

19 окт. 11 г.

Илья Трофимов